Иногда традиционную (древнюю - в историческом аспекте) медицину называют нетрадиционной (сранивая с современной научной).
Из книги: Марк Цывкин. Ничего кроме правды — о медицине, здравоохранении, врачах и пр. Глава 2. КАКАЯ МЕДИЦИНА ЛУЧШЕ? Современная или древняя?
Недавно мне попалась книга под названием «Великие мыслители Западного мира» (Great Thinkers of the Western World), изданная в США в 1992 году. На ее страницах мирно «соседствуют» Птолемей с Коперником, Джордано Бруно и Галилей, Платон и Аристотель — с Карлом Марксом; Ньютон — с Эйнштейном, и др. Почетное место занимает Эвклид, хотя после работ Лобачевского многое в его воззрениях было исправлено, но это же верно и в отношении других великих мыслителей древности.
Соседствуют по праву и вполне заслуженно, хотя геоцентрическая схема Мироздания Птолемея, к примеру, работами других ученых в дальнейшем была развенчана как полностью ошибочная. Но Птолемей установил некоторые неизвестные до него закономерности, что в его время явилось важным продвижением вперед в познании Мира. Эти закономерности и другие его открытия нашли практическое применение, например, для мореплавания. Еще важнее то, что открытия и теории его и других древних мыслителей и ученых, даже будучи ошибочными в той или иной степени, являлись необходимыми этапами для дальнейшего развития научных знаний, и Птолемей до сих пор по праву признается и будет признаваться в будущем великим астрономом, географом и математиком, хотя многого из того, что в наше время известно в той, и другой, и третьей соответствующей науке, ему не могло быть известно.
То же справедливо и для любых других наук, зародившихся в глубокой древности: многое в них было трудами последующих поколений ученых развито, усовершенствовано, а многое и отвергнуто. Но в историческом аспекте это нисколько не умаляет роль первопроходцев.
Поэтому, признавая немеркнущие заслуги древних мыслителей и ученых, никому из здравомыcлящих людей в наше время даже в голову не может придти утверждать, что расчеты космических полетов следует производить, руководствуясь теорией Птолемея и не выходя за рамки механики Ньютона. Это же справедливо и для любых других наук и прочих сфер человеческой деятельности.
То же относится и к технологиям. Разумеется, мотыга, а, тем более, суковатая палка (не нужен даже небольшой кусок простого металла) имеет очевидные преимущества – хотя бы в виде дешевизны и экологической чистоты — перед трактором, комбайном и прочими, необходимыми в современном, высокопродуктивном сельском хозяйстве машинами.
Тем не менее, человечество сделало свой выбор в пользу — сначала — металлических плуга и бороны, а потом — современной мощной, энергоемкой и небезразличной для экологии техники, т.к. только благодаря этому и ряду другим, не лишенным недостатков средствам и технологиям оно оказалось способным прокормить себя — все увеличивающееся население Земли.
Как бы выглядел человек, призывающий ныне — в конце 20 столетия — к возврату к древним, экологически чистым, более близким к природе примитивным методам земледелия? Или проектировать тепловые электростанции и прочие установки, основывась на теории флогистона и калорик, а современные самолеты строить из материалов и по технологии, использованных братьями Райт?
Но есть среди многих наук и технологий одно исключение, когда подобное в разных формах допускается, и это, как мы уже упоминали, — медицина. Чаще всего современной научной медицине противопоставляется древняя восточная или древняя же европейская системы диагностики и лечения.
О первой из них достаточно было написано в предыдущей нашей книге, поэтому ограничимся здесь лишь кратким итоговым замечанием. Эмпирически найденные в глубокой древности китайскими и другими восточными целителями способы лечения заслуживают особого восхищения потому, что чжень-чжу (акупунктура), например, до сих пор — на протяжении четырех или даже более тысяч лет ! — остается полезнным и эффективным, широко и с пользой применяемым методом.
До сих пор удивляет и восхищает своей стройностью теория «Инь-Ян» в ее самом широком, философсофском звучании. Однако вряд-ли на ее основе могут практически решаться многие конкретные проблемы, вряд-ли исключительно соотношением этих двух сил, только состоянием жизненной силы «Чи» (как и соотношением четырех жидкостей организма — согласно древней европейской гуморальной теории) можно объяснить подавляющее большинство инфекционных, онкологических, эндокринных и многих других заболеваний.
Это сознают современные специалисты чжень-чжу, они признают, что во многих случаях более эффективны методы современной научной медицины. Но и последняя, в лице своих видных представителей, не отвергает акупунктуру, все чаще и в разных формах признает ее полезность.
Но не могли — даже величайшие умы человечества! — знать «самых простых» — с позиций людей конца ХХ века — вещей о человеке, ибо достигнутые к тому времени Знания о Мире вообще — во всем его многообразии и во всей его сложности — не соответствовали требуемому для этого уровню; потому, что возможности получения информации о многих предметах и явлениях определялись весьма ограниченными естественными способностями органов чувств человека.
Это вынуждало прибегать к спекулятивным, умозрительным догадкам, часто, как выяснилось в дальнейшем, оказавшимися ошибочными. Поэтому, быть может, целесообразно привести хотя бы два из множества исторических примеров, иллюстрирующих, в частности, зависимость развития биологических (и медицинских) знаний от общего развития естественных наук и, в особенности, от возможностей получения информации об изучаемых объектах или явлениях.
Уже ученикам средней школы в общих чертах известно строение сердечнососудистой системы человека: наличие биологического четырехкамерного «насоса», без устали, на протяжении всей жизни обеспечивающего жизненно-важную функцию кровоснабжения всего организма; наличие отходящего от левого желудочка мощного сосуда — аорты, постепенно разветвляющейся на все более мелкую сеть артерий, затем артериол, переходящих затем во всепроникающую сеть капилляров, обеспечивающих возможность обмена веществ, включая тканевое дыхание; формирование из капилляров венул, затем вен, в обратном порядке — все укрупняясь, образующих мощные коллекторы — полые вены — по которым кровь опять возвращается в сердце.
Но потребовались тысячелетия, прежде, чем врачи поняли строение и функции этой важнейшей составляющей единой системы человеческого организма. Как же так, впору нам удивиться: ведь общий принцип строения сердечнососудистой системы теплокровных сходен, и люди с древнейших времен имели возможность ознакомиться с ее строением хотя бы у забиваемых диких, а позднее и домашних животных?
Более того, человечество накопило, к сожалению и к стыду своему, немало и прямых наблюдений над внутренним строением cвоего организма — был же и даже до сих пор иногда встречается каннибализм. Казалось бы, строение сердца, наличие отходящих от него и впадающих в него сосудов не могло составить особой проблемы для изучения.
Между тем, Аристотель (4 век до н.э.), сын врача, лично интересовавшийся некоторыми биологическими — наряду с прочими — проблемами, чьи труды по многим вопросам по сию пору не потеряли своего значения, придерживался фантастических представлений о строении и функции сердечнососудистой системы.
Он полагал, что сердце — вместилище «жизненной силы» и источник всех чувств (вот откуда выражения, вроде «разбитое сердце», «сердечные пожелания» и т.п.), и что в нем рождается голос. (А головной мозг, отметим попутно, согласно его схеме, служит, главным образом, для остужения крови). Артерии же, считал он, как и его современники, а также и последователи на протяжении многих веков, содержат газообразную субстанцию — «жизненную пневму».
Это имело вполне понятную причину: при рассечении таких сосудов у мертвых животных, в них, в отличие от вен, крови действительно нет: из-за высокой эластичности стенок, они ее как-бы выталкивают, когда исчезает давление, при жизни поддерживаемое работой сердца — наподобие газа из воздушного шара при нарушении его герметичности.
Вскоре после Аристотеля другой выдающийся древнегреческий анатом — Эрасистратус (около 300 г. до н.э.), работавший в Александрии — мировом научном центре того времени, где было больше академической свободы — не только проводил анатомические исследования трупов, изучая, в частности, строение нервной системы, но даже прибегал к бесчеловечным исследованиям на живых людях, используя для этих целей преступников.
Он оставил детальное описание желудочков и клапанов сердца. Пользуясь такой сверх жестокой методикой, он обнаруживал, разумеется, наличие крови в артериях, но считал, что она в них появляется из вен через какие-то невидимые соединения только в момент повреждения стенки одного из этих сосудов.
В нормальных же условиях, продолжал он считать, артерии содержат, как декларировал Аристотель, «жизненную пневму». Как ни странным это может показаться, но при сопоставлении фактов, полученных при жизненном и при посмертном исследовании этих сосудов, но при отсутствии необходимой дополнительной информации, такой — вынужденно спекулятивный — вывод представляется не лишенным вероятности.
Не будем прослеживать весь дальнейший путь попыток раскрытия «загадок», касающихся рассматриваемой проблемы. Отметим, во-первых, что идеи Эрасистратуса господствовали на протяжении многих веков — до времени великого врача Рима, Клаудиуса Галена (второй век н.э.), личного врача императора Марка Аврелия и ряда его преемников на троне, величайшего медицинского авторитета своего времени.
Он занимался анатомическими исследованиями животных и оставил после себя обширные научные труды, включая 15 книг по анатомии. В частности, путем перевязки артерий на разных уровнях и исследования содержимого изолированных участков их, он безусловно доказал, что в них содержится кровь. Он наблюдал также, что оба — правый и левый — желудочки сердца сокращаются и выдавливают из себя кровь.
Но он не мог по объективным причинам и не сумел понять анатомо-физиологические отношения сердца и легких, полагал, что кровь и воздух соединяются в левом желудочке сердца, при этом воздух в него поступает через легочные вены.
Такая схема оставляла, однако, много нерешенных вопросов, например, такой: если воздух поступает в сердце таким путем — через вены, соединенные с легкими, каким же образом кровь поступает в него? Пришлось и Галену заключить, что в левый желудочек кровь поступает непосредственно из правого, через какие-то невидимые поры в разделяющей их мощной перегородке.
На протяжении более тысячи лет воззрения Галена оставались бесспорно авторитетными для врачей. Только в шестнадцатом веке великий анатом Андреас Везалий приступил к проверке положений Галена, вызывавших сомнения. Не обнаружив следов сообщений (пор) в межжелудочковой перегородке, через которые кровь могла бы перетекать из одной камеры в другую, он мог только выразить удивление по этому поводу («Мы можем лишь удивляться чудесам творения Создателя, сквозь которое кровь по невидимым путям поступает из правого в левый желудочек» — таков был вывод после многих попыток Везалия исправить ошибки своих предшественников).
Следующей наиболее заметной фигурой среди исследователей этой проблемы был свободомыслящий испанец Мигуэль Серветус (1511 — 1553). В период инквизиции и исключительного давления церкви, он выступил с критикой Святой Троицы. За это он был сожжен на костре. Но среди его трактатов были также анатомические работы, в частности, с точным описанием функций сердечных камер. Он заметил, что правый желудочек нагнетает кровь в легкие и что затем она возвращается в левое предсердие через легочные вены. Т.е., он «вплотную приблизился» к открытию малого круга кровообращения.
Это был чрезвычайно важный шаг в постижении функций сердечнососудистой системы. Он был уже наиболее близок к истине, взможно, еще более приблизился бы к ней, если его жизнь не оборвалась бы так трагически. Потребовалось дополнительных 70 лет до опубликования Гарвеем (1578 — 1657) его открытий, благодаря которым он по праву считается первооткрывателем в области анатомии и физиологии сердечнососудистой системы. Но справедливость требует признать, что и после его работ оставались ошибочные представления. Так, он полагал, что в легких кровь только остужается (а не насыщается кислородом). Кроме того, оставалось непонятным, каким путем кровь поступает из артерий в вены.
Что же мешало выдающимся мыслителям и исследователям на протяжении тысячелетий, после многих, многолетних и настойчивых поисков найти ответ на явно интересовавший их вопрос?
Если обратиться к школьной схеме кровообращения, сравнить ее с тем, что могли видеть исследователи в то время, когда их способность получать информацию по интересующим их вопросам исчерпывалась весьма ограниченными возможностями их естественных органов чувств, а точнее — зрением в данном случае, обнаружится, что из их информационного поля выпадало нечто, без чего «замкнуть» оба круга кровообращения было невозможно: они глазами не могли видеть микроскопическую капиллярную сеть.
И только изобретение оптиками в 17 веке микроскопа, т.е. возможности усиления разрешающей способности человеческих глаз, позволило анатому Марчелло Мальпиги (1628 — 1694) обнаружить наличие этой микроскопической, невидимой невооруженным глазом сети сосудов, и таким образом получить ответы на вопросы, остававшиеся нерешенными на протяжении почти двух тысяч лет.
Примечательно и характерно также то, что в этом случае мы имеем возможность сравнить реальные возможности умозрительных, спекулятивных построений и естественнонаучных методов познания.
До появления микроскопа, как мы уже знаем, люди предполагали, предугадывали наличие каких-то сообщений — невидимых, чуть ли не чудесных — между артериальной и венозной системами. Но насколько далека эта, в чем-то правильная, догадка от того, что было представлено объективной информацией об изучаемом предмете! Последнее представляется чрезвычайно важным и имеющим универсальное значение для правильной оценки понятий «предполагать», «предчувствовать», а то и «печенкой чувствовать» — и «знать».
Тем не менее, нередко, особенно в русскоязычной печати США, в самых разных формах звучат различной степени категоричности высказывания, отдающие неоспоримое преимущество медицине прошлого.
Врачи времен Гиппократа какие-то меры, надо полагать, принимали, но это, в лучшем случае, должно было помочь организму заболевшего человека самостоятельно справиться с болезнью. Это идеальный принцип лечения там и тогда, когда он действенен. Но фактически современники Гиппократа и врачи, работавшие на протяжении многих последующих веков, могли, как в данном случае, только наблюдать, фиксировать течение болезни.
Ныне иногда преподносимый как действенный на все времена «завет Гиппократа» — «Medicus curat — Natura sanat» («Врач лечит — Природа излечивает») отражал реальные возможности врачей того времени: они во многих случаях могли только следить за происходящим, пытаться, но далеко не всегда могли реально помочь бесчисленному множеству больных.
Это была «мудрость бессилия», тактика людей, сознающих, что они ничего сделать не могут. И такое положение сохранялось еще на протяжении тысячелетий — до развития научной медицины.
Один из бесчисленных и наиболее впечатляющий для русскоязычных читателей пример — судьба А.С.Пушкина: лучшие врачи столичного Петербурга того отнюдь не доисторического времени, могли лишь — как и во времена Гиппократа — наблюдать за умиранием поэта. Если в этом случае было выражено бессилие врачей, да и вообще медицины того времени, то судьба Гоголя, умершего через 15 лет после гибели Пушкина, дает основание современным исследователям придти к выводу, что его смерть была результатом применения общепризнанных методов лечения того времени. Подобных же судеб великих людей, о заболеваниях которых и применявшихся в связи с ними методах лечения сохранились достаточно подробные и достоверные сведения, немало было и в других странах, в т.ч. в США.
Comments